№ 25. Стр.61.(«Бесiмде оkу бiлсiн деп...»).

Чтоб я к наукам прилагал старанья,

Родители меня в пять лет на обучение отдали.

в семь лет осиротев,

Как будто вдруг в темнице очутился.

Чтоб не обидеть отпрыска 

уважаемого рода, сироту, 

лелеяли меня,

Стараясь угодить во всем,

Что и причиной стало моего безделья,

Не загнан был в кабак никем.

Я не ходил с детьми другими,

Играя сам то в поле, то в степи.

И что поделать, коль судьба такая,

Грешно не покориться ей.

Все детство безмятежное в игре провел,

И день, и ночь.

И подрастая так, и веселясь беспечно,

Я даже сон порой забыть бывал готов.

Хоть ненасытным был в игре,

Стремился я к тому,чего другие не хотели знать.

Во мне особенное нечто было,

и я не обращал вниманья на насмешки.

Когда достиг я десяти, и возмужал немного,

Игре я научился на домбре, гармони.

Затем к ружью приноровившись,

К охоте пристрастился.

Мне нравилось быть не таким как все,

И всячески старался подчеркнуть я это.

Моя манера одеваться была совсем иной,

И  резко отличалась от других – и русских, и казахов.

И для себя я неожиданно открыл,

Секрет часов, органа звук прекрасный.

Я скоро понял тайну их строения,

С вниманьем изучив.

Из дома в дом ходил, прося совета,

Как телеграммы мне секрет узнать.

И я не мог остановиться в том стремлении,

Коли душа толкала все познать.

Потом узнал, что телеграмма не похожа на другие вещи,

Различье в их устройстве было.

То я себе старался доказать,

О, как я молод был тогда!

Я занимался мастерством:  строгал,

И рисовал неплохо.

Да, непонятна эта мысль моя,

Насмешнику и тугодуму.

Когда исполнилось пятнадцать мне,

Увидев сокола и беркута в степи,

Решил и здесь я силы испытать,

Приноровился к птице ловчей.

Родилась мысль и песни сочинять,

Решил приблизиться  к науке,

И потянуло с силой здесь меня,

Как рыбу, затянувшую крючком.

И двадцать лет уж стукнуло давно,

Я кое-что познал,

Из города выписывал себе я книги,

И многое понять я смог в те годы.

И то, чего не знал, я выведать старался,

Всё собирал и познавал.

И всякий раз мне нравилось читать,

Вот так и вышел я на этот путь.

Я обратил к науке все желанье,

Стремясь со страстью все постичь,

Очистить сердце и раскрыть его,

Познать себя стараясь.

Оттачивая мастерство в стихе и песне,

Чтоб было сказанное принято народом,

Я приложил старанье в том,

Коль и душа  моя к тому стремилась.

И к тем сказаниям и  песням,

Прислушивалась молодежь в округе,

Что нравилось, конечно, мне.

Вот только не учел страданий моего народа,

Не смог помочь ему.

Прознав про все мои таланты: 

певец,  и мастер и оратор,

Невольно мне народ навесил,

Все тяготы правленья волостного.

Вот как-то власть сказала на досуге мне:

«К чему тебе науки камень грызть?

Величье есть огромный праздник!»,-

И я прислушался к тому.

Огромный вред я получил от своего тщеславья,

И все осталось позади: познанья и открытий радость.

Душа моя рабою стала,

Невольно стал я ковыряться в той грязи.

Я угожденью научился, большим и малым лицемерно улыбаясь,

Награды получал и званья.

Вот так  я  совесть потерял, коварство в ход пошло,

И лицемерным суфием вдруг стал.

И посмотрел я в зеркало тщеславья -

Ну, прямо, лучше всех на свете -

пришёл освободитель,

Славный тобыктинец,

Что от потопа спас народ!

И так прошли все двадцать лет,

Вот так провел я их.

И дожил так до сорока,

Сжигая этот уголь.

О, недалекий человек,

Завистливый глупец!

Я хвастовством себя всё ублажал,

К лучам  науки  позабыв стремленье.

Безграмотен народ мой,

И я родился здесь,

Оставшись сиротой, играя безмятежно,

Я славой волостного честь свою отмыть старался.

Но всё-таки не принял я такого лицемерья!

О, Родина моя и бедный мой народ!

Не остановится в сиротстве никогда.

Как сель стремительный его напасти,

И невозможно нам судьбу исправить.

Таких как я по свету много,

Все разные: невежи, знатоки.

И не откроет ни один из них,

Судьбы тяжелой тайный смысл.

Срок между двадцатью и сорока,

Есть жизни молодой предел.

Смотри же, как прошли напрасно эти годы,

Наполнив сердце грязной кровью.

И нужно лишь всего десятка два,  

Чтоб в опьянении под парусом пройти,

Но что поделать,

Ведь даже сердце черствое,

Страдать невольно будет.

Оценишь жизнь мою, коль прочитаешь эти строки,

И успокоишь ты себя, грехи мои увидев,

Возрадуешься, верно,

Но эту грязь ты только чистым сердцем оцени!

И ни одной ошибки не оставь,

И не кори судьбу за это.

Всю, до конца проверь ты жизнь мою,

Высокомерности упреков не впуская.

И с местью этого не делай,

Злорадство не поможет делу.

Коварство в ход, прошу, ты не пускай,

Режь потихоньку, не наноси обиду.

Прочти судьбу мою, мой друг,

И посочувствуй мне, седому старику!

И что же он постиг, тот бедолага?

Те семь десятков лет своих прожив.

Родной народ, невежи все кругом,

И спесь, богатство тоже есть болезнь.

А я вот сел, корысть, к тебе в повозку,

Вчерашний баловень и сирота.

И все недуги эти, о чем сказал я выше,

Лишь вред мне принесли.

И вот когда уж к  сорока склонились годы,

Пришла мне мысль однажды, сказав: «Открой глаза!»

Не приложив старанья  к языкам: арабского, фарси,

И русского не зная толком,

Как голый холм стоял я,

Без знаний и наук.

И только лишь по-тюркски знал

Что стало мне подмогой.

И переводы я читал,

То русский, то арабский совмещая.

Я бросил всё и к знаньям устремился

И принялся искать, чтоб оценить

Всю истинность трудов:

Догматов истощенных, и заблудших,

Философов и знатоков,

И тех учёных, что живут без веры.

Но если вы считаете, что все эти недуги,

лишь от меня,

Так докажите, знатоки,  

как все это на деле,

Не будьте же врагами совести своей.

Слова мои, что после сорока сказал,

Ты оцени, чтобы понять, кем был же я.

И пусть намеренья твои лишь добрыми в том будут,

Не стоит сердце в камень превращать.

Так  после сорока,

Меня вдруг осенила мысль.

Как только понял нрав народа своего,

Я сам  себя спросил:

«И кто ж мы, наконец, казахи?»

И знаний нет, и мастерство исчезло,

Невежды, что бегут за партиями вслед.

Как будто яду и дерьма наелись,

Снаружи - человек, 

а внутрь заглянешь – зверь!

Досадою наполнена душа моя, 

я отвернулся, 

и от властителей и бедных тоже -

И это мой народ!

Не может сердце вынести такого,

Как будто рана кровоточащая ноет!

Один из них ведь я, потомок рода знатного,

Один из многих недалеких и невежд.

Я также как и все глотал еду,

Не понимая, что помои ем.

В газеты я писал,  к народу обратившись,

И с той лишь целью, чтобы от зла отвадить,

Намеренья очистить их.

И напечатав  то, старался я

Исправить свой народ.

И на казахов посмотрев своих,

Увидел я так много недостатков.

О, сколько я заплат поставил!

То знают все, читавшие меня.

И все же не сдавался я,

Писал, чтобы глаза открыть народу.

Ругал, просил  остановится,

Не человеком – зверем обозвав.

Но слов моих никто уразуметь не захотел,

В политиканы записавшись.

Но кто захочет, чтоб его народ

В невежестве остался, прозябая в темноте?!